Соцсети — зло. Вот пиздец клокочу. Хотя нет, не особо-то и клокочу, недоумеваю просто. Вот взялся один дятел мне мораль читать, я возмутилась, а он обиделся и пришел ко мне в фейсбук-чат отношения выяснять. Я, мол, такой белый и пушистый, ни с кем не ссорюсь, а ты такая вааа, все себе навыдумывала. Я зачем-то извинилась. А вот на самом деле очень хочется послать его к хуям. 

Просто хочу взять и отметиться... 4 часа утра, Кай спит, а я охуеваю...ну не вот чтобы очень, обычно наоборот — в этом состоянии я первей ложусь спать, а он сидит до последнего.
Сегодня отправились гулять в Измайлово, так же, как года 3 назад. Голый, черно-серый ноябрьский парк все так же уныл и прискорбен, и именно в этом его прозрачное, кружевное очарование. Мелкой стежкой строчил дождик, мы пили белый массандровский портвейн и нюхали едкий белый порошок. Свободные как ветер, мы шагали по аллее вдоль окаменелых танков, катюш и пушек, что стоят в центре парка. Потом, дойдя до метро, мы проехали пару станций, погрелись и перекусили в пивнушке, потом немного заблудились, затем нечаянно забрели (в поисках пописать) в маленький дебильный Лефортовский парк — там было так темно, одиноко и уютно. Уютно из-за того, что слева подсвечивала огнями большая толстая Бауманка. Родной каевский институт, такой большой и внушительный, я с трепетом и неверием слушала все его студенческие истории — его лет на шесть больше связывает с Москвой, чем меня.
Как бы я хотела здесь учиться. А вот родиться бы не хотела. Потому что все, кто родился здесь, либо хотят съебаться подальше, либо.. я не знаю... не ценят того, что у них уже есть по дефолту, не знают, с чем сравнить. А я знаю. Многие знают.
Я так люблю и ценю этот огромный город, который дал мне все, что я хотела и о чем мечтала. В нем жить тяжело, но я никогда его не предам. Я уж не знаю, чья это заслуга, и заслуга ли это вовсе? Москва слезам не верит, она ими питается. А я как-то не очень ее обильно кормила. Не то чтобы мне все далось легко и сразу. Но все мои корни оторвались очень скоро, ничто меня не держало. А здесь была такая плодородная почва.
Кем я выгляжу со стороны тех, кто там остался? Моих родителей, редких друзей? Московская снобка? О, да. Пускай. Зато они все зомби, а я — живая. Звучит снобски? Пускай.

Мой самый главный смертный грех — это зависть. Я осознала и приняла этот грех довольно давно, приручила так сказать врага своего, и он теперь ест у меня из рук, хотя все также верен мне и никуда меня не покидает. Зависть — это трагическое осознание того, что другие лучше тебя, что другим лучше чем тебе, что у других лучше, чем у тебя. Почему я еще не иссохла и не почернела от зависти? Потому что а) на самом деле я понимаю, что все не так, как на самом деле, и мне тоже очень хорошо живется на свете и б) я правда уже научилась с этим бороться… наверное.

Мой второй смертный грех — это лень/уныние/праздность. Лень — это отсутствие достаточно энергии. Энергию я накапливаю долго, а расходую быстро, и поэтому самое мое комфортное состояние в режиме энергосохранения. Лень — это не значит, что тебе не хочется что-либо делать. Хочется и даже очень. Но для этого надо прилагать много усилий. Тратить драгоценную энергию. Без нее даже и желание что-либо делать пропадает. Как научиться аккумулировать свою энергию?

Мой третий смертный грех — это чревоугодие. Еда и алкоголь. На этом все сказано. Эта смертная хуйня меня утомила не слабже первых двух. Решения пока тоже не вижу.

Что касается Кая, то его самый главный смертный грех — это гнев. Очень много в нем злости и агрессии, мизантропизма. Он ненавидит людей, от этого частично окружающий мир и даже самого себя и то не очень любит. Разрушительный грех, он мешает созидать и творить этому безусловно очень талантливому человеку, без пяти минут моему мужу.

Его второй смертный грех — это гордыня. Уверенность в собственной правоте и исключительности и категорическая неприемлемость других точек зрения мешают объективности его суждений. Этот грех мешает ему становиться лучше, самосовершенствоваться, познавать новое. Он считает что и так все знает — подобно тому как я, будучи ребенком, сочла, что мне не нужна художественная школа, потому что у меня и так были отменные способности к рисованию.

Его третий смертный грех — тоже лень.

Остальные четыре греха у нас если и представлены, то в меньшей степени. Тем не менее, этот текст абсолютно не свидетельствует о том, что я и Кай — отвратительные грешники, напротив %)

Это была отличная прогулка. Более того, это была замечательная прелюдия к тому, что произошло потом, и я никогда этого не забуду — разве это возможно?

Господи, какая я жалкая!
Первый день месячных, очень болит живот, кетанов почему-то не помогает — боже-боже, только не этот жуткий приступ, когда я вою от боли, потею, блюю и испражняюсь сразу одновременно. А я на работе. Я даже прокралась на офисную кухню — там кто-то праздновал красным сухим свой уход из компании, да так и бросил недопитое — и украдкой выпиваю залпом чей-то недопитый стаканчик вина, а потом еще один. Не то чтобы мне так хочется выпить, хотя я это дело очень люблю — просто алкоголь расширяет сосуды, в том числе и матки, и болезненный спазм проходит, не доводя до невыносимого. Ффух, возвращаюсь на свое место и чувствую, как отпускает...

Меня здесь нет. Я уже вся в недалеком будущем, в предвкушении еще не случившегося со мною счастья. В ожидании многих-многих маленьких чудес, которые произойдут. Новеньких, с иголочки, удовольствиях, еще не изведанных. Свежих, хрустящих впечатлений.
Меня здесь нет. А ведь здесь пора цветения и соловьев, поющих по ночам так громко, сладко и издевательски, что становится даже удивительно — как удается им тут, в мегаполисе, сквозь крошечные свои горлышки транслировать столь искренние песни? Во время Ночи музеев мы сидели в Музеоне, в саду Искусств, и соловей из сиреневого куста легко перещебетывал «Очи черные», распеваемые со сцены Летнего театра.
Но меня все равно здесь нет. Помимо будущего я есть еще и в прошлом. Воспоминания о славном былом свернулись внутри меня розовой креветочкой. Когда-то, еще совсем недавно, эта креветка была вполне себе крылатым, быстрым — о, очень быстрым и очень злым драконом. Я летала на нем многими бессоными ночами, ни о чем не жалела и жила одним днем. Пропахший порохом дракон научил, как быть по-настоящему беззаботной и отъявленной. Но теперь и ему тоже больше нет здесь места.

Воспоминания обо мне прошлой спят внутри скрюченной креветкой. Порой я бужу ее, отращиваю драконьи крылышки, и мы снова ненадолго уходим в счастливый полет.

Еще с детства страшно выбешивало, когда у меня тупо срисовывали (мало того, что без спросу, так еще и в буквальном смысле под копирку) из песенника иллюстрации моего авторства. Удивительно, но и сейчас мало что поменялось. Любые свежие начинания и идеи некоторыми окружающими немедленно и неотвратимо копируются, как будто своих мозгов нету. Понимаю, что в целом наверное нет в этом ничего такого криминального — но уж очень эта тупая неумолимость раздражает. Так бы и ёбнула.

Не осталось во мне стихов, кажется, совсем. Засох корочкой отмеренный мне кусочек гениальности — вот-вот отвалится. Зато на работе обращаются за сочинением рекламных стишков; я такое виршеплетство определяю форматом «На столе лежит программа срать не меньше килограмма». Но все довольны. А я вот в кои-то веки села, съежилась, отгородилась, напряглась — и вот все, что я с большим трудом смогла:

Узор нежнее истины
Узор нужнее
понять не значит выстрадать
но знать — важнее

Очень хочется бессильно завизжать от неспособности более говорить красивыми стихами, но где-то в других слоях я как бы понимаю, что хуйсним, Машенька

очень жаль перестать уметь впечатлять саму себя, а это был один из самых волшебных способов. А если другие меня впечатляют, то я им обычно сильно завидую, а меня это тоже не устраивает…

Суббота получилась наотличненько. Начался день с того, что я с размаху уебалась лбом об угол незакрытой дверцы комода. Слезы, пакет со льдом на голове, толстая красивая шишка на лбу.
Но кажется, что все-таки те две малюсенькие рюмочки вкусного рома, выпитые в случайных гостях, и стали определяющим фактором дальнейшего вечера. И понеслася! Литровая баклажка хохляцкого пива «Рогань». Две пачки дешевого красного вина. Что-то там еще.
Много гуляли. Обнаружили, что практически все кусты стоят уже лысые, и ссаться в них стало некомфортно. Посидели на рампе за кинотеатром «Эльбрус». Обычно мы туда не суемся, там днем тусят подростки. Ночью же там пусто, все юнцы топчут под говенный транс где-нибудь по дискотекам, а мы на гулкой рампе любуемся Кассиопеей и Андромедой. Полярную так и не нашли.
Дома тепло и весело. Мы периодически обнаруживаем себя то в ванной, моя друг другу жопки, то на полу в какой-то куче-мале, красные от смеха. Кай размазывает по линолеуму пролитое вино. Я кушаю булку — белый пушистый царицынский хлеб такой вкусный, и я вместе с ним прикусываю себе пальчик.
Эффектным жестом разбитая об стену суповая тарелка лишь утвердила в мысли, до чего же нам пиздато быть друг с другом.
А в воскресенье… До чего же я люблю, оказывается, воскресенья! Это ленивое приятное похмелье. Этот милый беспорядок кругом. Никуда не надо идти.
Кай, вспоминая попойку, спросил, не чувствую ли я стыда за вчерашнее. Нет, честно ответила я. Наоборот, горжусь.